Про всякое разное....

[Marcello]

Стэнфордский эксперимент и вина Навального

Коллективное наказание за вымышленное преступление — прием, который очень эффективно помогает удерживать власть.




У истории с массовыми митингами против «Димона с уточкой» есть одно любопытное продолжение. Это широкое обсуждение в сетях персональной вины Алексея Навального за задержания, аресты, посадки и прочие наказания сотен и тысяч митингующих. Вернулась даже тема, что «Навальный — агент Кремля».

Хотя основной вопрос прост, как штаны пожарного. Либо Навальный — бесстрашный пророк свободы, либо он — поп Гапон, идущий ради карьеры по чужим головам, включая головы вышедших на митинги несовершеннолетних. И для простоты опущу даже то, что в истории любой Гапон, добиваясь победы, автоматически причисляется к пророкам свободы, в то время как любой пророк, потерпев неудачу, записывается в гапоны.

Так все-таки — кем считать Навального?

Меня этот спор умиляет тем, что спорщики, очень по-русски, не знают ни истории экспериментов по изучению социального поведения в условиях противостояния, ни выявленных в ходе этих экспериментов закономерностей, ни прочего научного опыта.

А зря.

Вопрос о вине Навального, например, вполне возможно рассмотреть на фоне знаменитого Стэнфордского тюремного эксперимента, проведенного американским профессором Филипом Зимбардо еще в 1971 году. Тогда добровольцы были произвольным образом поделены на команды «тюремщиков» и «заключенных». К изумлению Зимбардо, несмотря на условность ситуации, участники почти мгновенно стали прибегать к насилию и превратились в настоящих заключенных и тюремщиков.

Так вот, в этом эксперименте был один любопытный поворот, также связанный с борьбой и виной. Борцом стал заключенный № 416, больше других возмущенный системой унижений и нарушениями прав «заключенных». В знак протеста он объявил голодовку — то есть прибегнул к пассивному неподчинению (как и Навальный). Однако вошедшие в роль «тюремщики» уже знали, что делать. Наплевав на формальные правила поведения в «тюрьме» (которые голодовку не запрещали), они отправили № 416 в карцер и подвергли серии издевательств. № 416 не сдался, и тогда тюремщики использовали новый прием. Они сообщили остальным заключенным, что из-за одного будут наказаны все: спать они будут без матрацев и одеял. Как повели себя в этой ситуации наказуемые? Они стали обвинять в случившемся № 416. То есть солидаризировались с мучителями.

Тюремщики оформили свое наказание изощренно, предложив заключенным выбрать: либо те спят без матрасов и одеял, и тогда № 416 выходит из карцера, либо им возвращают матрасы и одеяла, но № 416 остается в карцере… Вот как бы на месте заключенных поступили вы? Только если честно?.. А?..

Разумеется, с перевесом 3:1 заключенные выбрали одеяла: ведь № 416 был «сам виноват».

Прием коллективного наказания за вымышленную вину (в результате чего жертвы солидаризируются с мучителями, а освободителя считают врагом) распространен в тюрьмах и концентрационных лагерях, он помогает эффективно удерживать власть, — пишет в комментариях в своему эксперименту Зимбардо. Его книга «Эффект Люцифера» переведена на русский и доступна каждому.

Хотя на самом деле в незаслуженном наказании виновен никакой не № 416, а конкретные «тюремщики», злоупотребившие властью, да и сам Зимбардо, не остановивший вовремя эксперимент. Той же позиции Зимбардо придерживался позже на процессе над реальными американскими тюремщиками за преступления в иракской тюрьме Абу-Грейб. Зимбардо не снимал вины с конкретных тюремщиков, но доказывал, что в создании такой ситуации виноваты и их начальники, вплоть до министра обороны и президента США, считавших, что ради победы в Ираке все средства хороши.

Я не вижу ни одного изъяна в логике стэнфордского профессора Зимбардо, а потому не вижу ни малейших оснований считать политика Навального провокатором, виновным в страданиях доверившихся ему людей. Виновны те, кто заставил невиновных страдать.

Конституция страны (и то, что выше ее — права человека в их сегодняшнем понимании) гарантирует гражданам России право на шествия, митинги и мирный протест. И в арестах, насилии, лишении свободы манифестантов виновны снизу доверху все, кто ради удержания власти плюет на закон — от рядового сотрудника ОМОНа и районных судей до высших должностных лиц страны.

Провести над всеми ними суд в будущем — вопрос даже не чести или справедливости, а элементарной социальной гигиены. Ну, и популяризации социальной психологии как науки.



Дмитрий Губин
-------------------------------------
И еще одна интересная статья на тему...

Алексей Навальный — поп Гапон или Лех Валенса?




События минувшего воскресенья вызвали споры о том, стоило ли Алексею Навальному выводить на улицы российских городов «необстрелянную» молодежь, кое-где быстро угодившую в автозаки, а затем отправленную под суд. Дискутирующая публика поделилась на две части. Одни восторгались новым этапом протестной борьбы и хвалили Навального за то, что ему удалось мобилизовать молодое поколение. Другие отмечали, что Навальный похож на попа Гапона: призванные им ребята пострадали ни за что.

На самом деле нельзя четко отделить гапоновщину от позитивного протестного движения. Если бы 9 января 1905 года по рабочим не стали стрелять, Гапон, наверное, вошел бы в историю с репутацией хорошего политического деятеля, склонного к разумным компромиссам. Особенно сейчас, когда царь Николай стал святым, а большевистский жесткий революционный курс признан ошибочным.

Когда политик выводит людей на улицу, он всегда рискует. Если власти находят в себе силы и смелость, чтобы устроить кровавую баню, инициатор мирного протеста проигрывает и получает клеймо провокатора. Если же властям хватает ума и совести, чтобы обойтись без расстрелов, он может в итоге стать спасителем отечества от тирании. Скажем, «великий электрик» Лех Валенса сумел поднять мощное антикоммунистическое движение в Польше 1980-х (профсоюз «Солидарность») в том числе и потому, что власти были не готовы к массовым убийствам протестующих. Да, сажали. Да, разгоняли. Да, боролись всеми силами против демократизации страны. Но действовали все же совсем не так, как это сделал бы Сталин. И постепенно за десять лет польский массовый протест стал настолько сильным, что власти сели с простым рабочим Лехом Валенсой за круглый стол.

В конечном счете Валенса «дорос» до поста президента. А ведь в иной ситуации он мог бы остаться в истории как провокатор. Если бы, скажем, коммунисты решились на расстрел бастующих рабочих гданьской судоверфи им. Ленина. Или если бы после введения военного положения в декабре 1981 г. генерал Войцех Ярузельский устроил репрессии сталинского масштаба. Или если бы Леонид Брежнев ввел в Польшу танки (как в Чехословакию в 1968 г.), и зачисткой протестного движения занялось бы наше КГБ.

В общем, судьбу протестного лидера предугадать нельзя. И многое зависит даже не столько от него самого, сколько от действий властей. Исходя из анализа нынешней ситуации в России, представляется, что шансов стать Валенсой у Навального больше, чем шансов стать Гапоном. Или, точнее, вероятность обоих сценариев невелика. Но скорее уж можно ожидать не кровавого воскресенья на московских бульварах или на питерском Марсовом поле, а того, что лет через десять протестное движение в России вынудит Владимира Путина сесть за круглый стол с Навальным.

В чем причина успеха Валенсы? Он не был умным и подготовленным к политической борьбе лидером. Он плохо понимал, за какую конкретно Польшу хотел бы бороться. Как простой гданьский работяга он не мог быть симпатичен рафинированной варшавской интеллигенции. И все же Валенса победил.

Помимо умеренности властей, не стремившихся тогда к по-настоящему жестоким и массовым репрессиям, многое определила стратегия протестного движения. Профсоюз «Солидарность», который Валенса возглавил, стал, по сути, единой оппозиционной организацией страны — к пролетарскому протесту примкнули все слои общества. Под знаменем «Солидарности» выступали и европейски ориентированные либералы, и реформаторски настроенные марксисты, и глубоко верующие католики, причем каждый лелеял мечту о будущем, которая могла быть никак не связана с рабочей проблематикой.

Протестная деятельность в Польше 1980-х не имела партийной окраски. Общество в целом противостояло властям. Трансформация режима была какое-то время более важной задачей, чем построение на развалинах коммунистической системы какой-то конкретной Польши: буржуазной или социалистической, католической или по-европейски толерантной к людям всех мировоззрений. Вопрос созидания был фактически оставлен на будущее, тогда как на первый план в 1980-х выходил вопрос протеста. И в такой ситуации харизматичный электрик Валенса оказался вполне подходящей фигурой для консолидации масс.

Навальный сегодня ведет себя примерно так же. К нему предъявляется масса претензий, и значительная часть из них, пожалуй, справедливы. Многим из нас хотелось бы иметь другого протестного лидера, более близкого нам по духу. Но и полякам 1980-х хотелось того же. Однако победить они смогли именно под знаменем простоватого и порой нагловатого Валенсы. И вряд ли, изучая историю той эпохи, кто-то может сегодня сказать, что Польша имела другого потенциального лидера, обладавшего достоинствами Валенсы без его недостатков.

К тому же многое зависит еще и от интеллектуалов. От их способности наполнить протест позитивным содержанием к тому моменту, когда оно понадобится.

«Солидарность» на первых порах была абсолютно левацкой организацией, как, собственно, и положено профсоюзу. Но польские интеллектуалы помогли ей стать здравомыслящей, конструктивной силой. Причем действовали они по двум направлениям.

Яцек Куронь и Адам Михник еще в 1970-х (когда падением режима и не пахло) создали Комитет защиты рабочих. Надо было собирать деньги для протестующих, нанимать адвокатов, кормить детей арестованных родителей, передавать посылки людям, оказавшимся за решеткой, и т.д. Подобная благородная деятельность помогла преодолеть недоверие, существовавшее какое-то время между пролетариями и интеллигенцией.

Но еще важнее, наверное, была та профессиональная работа, которую осуществляла группа молодых экономистов во главе с Лешеком Бальцеровичем. Эти ученые разрабатывали концепцию реформ вне зависимости от рабочего движения. И их идеи существенно отличались от тех, что вызревали в головах протестующих масс. Это были идеи построения настоящего рынка, ориентированного на вхождение в мировое капиталистическое хозяйство, а не на раздачу благ, к которой стремились многие рабочие.

«Солидарность» боролась с властью, плохо представляя, чем ее заменит. Интеллектуалы же готовили реформы «в тиши библиотек», изучали реальный опыт построения новой экономики. И это оказалось в итоге важнее возможного растворения интеллектуалов в протестной пролетарской массе. Когда «Солидарность» победила, Бальцеровичу предложили стать вице-премьером, и он оказался к этому готов, поскольку знал, что и как делать. Он проводил совсем не те преобразования, которых требовала «Солидарность» на заре протестного движения, и реформаторская деятельность вызвала даже недовольство Валенсы. Но в конечном счете именно соединение массового протеста с интеллектуальной подготовкой преобразований обеспечило успех польских реформ.



Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге



http://www.rosbalt.ru/blogs/2017/03/...ce=Plista_test

http://www.rosbalt.ru/blogs/2017/03/28/1602615.html