А. Левченко работает помощницей Павла Астахова. Руководит движением «Сдай педофила». Пишет заявления в прокуратуру на Елену Климову из проекта «Дети-404». В общем, никаких затруднений на предмет «куда себя применить» у А. Левченко не возникает. Я должен признаться, что захотел побеседовать с ней под запись исключительно из желания оправдаться перед самим собой за заочные оскорбления, из желания окончательно сформировать по очевидным причинам почти сформированное и понятно какое мнение о ней, из желания её понять. У меня ничего не вышло. Я не спросил Левченко про реанимирование института доносительства в России. Я не спросил про то, как так удивительно случилось, что совершенно — как декларируется — без привязки к политической конъюнктуре, её общественное движение решило покопать под Олега Ляшко. Я не спросил, не жалко ли — ха-ха — ей людей, к физическому истреблению которых она призывает. Много чего ещё не спросил. Перед тем, как вы начнёте читать интервью, к концу которого всплывают некоторые неожиданные вещи, я полагаю нужным вам сообщить, что очередная моя наивная попытка потыкать палкой в темноту и наткнуться там на консенсус закончилась тем, что из темноты засветилась конструкция «Цивилизационные противоречия», а больше ничего оттуда не засветилось. — П.
Парагваев: Вы позавчера в твиттере очень актуальный в контексте всей вашей деятельности вопрос своей аудитории задали: «А вы в каком веке хотели бы жить?», можно вам его переадресовать, вы бы в каком хотели?
Левченко: В том, в котором живём мы сейчас. В двадцать первом.
Парагваев: Почему-то думал по-другому. А как так вышло, что вы в «Наши» попали? Да сразу на руководителя воронежского отделения.
Левченко: Что значит «сразу»? Я была в движении с пятнадцати лет. В шестнадцать уже собрала четыреста человек для помощи ветеранам на одной из наших акций, потом возглавила направление по противодействию ультранационализму и экстремизму в молодёжной среде «Уроки дружбы» — в то время в Воронеже участились убийства иностранных студентов на национальной почве и необходимо было проводить профилактические мероприятия, чем мы с ребятами и занимались. После этого я несколько месяцев проработала в Санкт-Петербурге — работа в представительстве Федерального агентства по делам молодежи. И только потом возглавила воронежское отделение движения «Наши». А вы говорите — сразу. Сразу ничего никогда не бывает.
Парагваев: А как вы там в пятнадцать лет оказались? И самое главное — зачем?
Левченко: Однажды шла по улице и увидела чёрные плакаты, на которых было написано «Без слов». Потом друзья рассказали, что скоро будет акция памяти жертв теракта в Беслане. Я не знала, кто эту акцию организует, но решила, что это важно, и пошла. Там было очень много людей, в основном молодёжь. Это был митинг молчания. Мы зажгли свечи, почтили память погибших детей и разошлись по домам. Позже я узнала, что эту акцию организовали молодые ребята из движения «Наши», которые были ненамного меня старше. Собрали около семи тысяч человек. Меня это очень впечатлило.
Парагваев: Слушайте, ну вот по поводу «Наших» — существует вполне аргументированная позиция, что не имеет никакого смысла с вами разговаривать как с отдельностоящей фигурой Анной Левченко, а если и есть смысл с вами разговаривать, то исключительно и только как с пиар-проектом «Наших», вы как на такую позицию реагируете? Потому что — это, конечно, такая очень русская черта, подозревать, что за вами обязательно Кремль с кровавыми руками стоит — но вот не было Анны Левченко, а тут раз — и главный борец с педофилией в стране.
Левченко: Ну вот это уже вообще забавно. И чем же такая позиция аргументирована? И как связана моя сегодняшняя деятельность с движением «Наши», которого нет уже давно? Тем более, что я ушла из движения, по-моему, аж в 2011 году. Вот мне серьёзно очень смешно, хотите скажу, почему?
Парагваев: Вы, конечно, скажите, но всем же понятно, что движения «Наши» нет, а люди, которые за ним были, в каком-то смысле остались. И неважно, как называется то, что сейчас организовывает молодежь с гиперактивной позицией.
Левченко: Я же начала свою деятельность с блога в ЖЖ. Около полугода я не раскрывала своего лица, писала под ником @agatacrysty. Я не говорила никому, что это мой блог, кроме самых близких друзей. К тому времени у моего ЖЖ были уже миллионные просмотры и чуть ли не ежедневный топ ЖЖ. Так вот, однажды бывшие коллеги мне рассказали, что на одном из совещаний в Росмолодёжи, которой тогда руководил Вася Якеменко, всерьёз возникло обсуждение, суть которого в том, что я — проект Навального. Поэтому когда мне говорят, что я чей-то проект, тем более — Кремля, я всё время вспоминаю этот разговор и от души смеюсь. Когда я раскрыла свою личность, удивлены были все, и Кремль и оппозиция.
Парагваев: Кстати, по поводу 2011 года — в июле 2011-го вы же только впервые открыто признались в прессе, что имеете отношение к движению. И что, в этом же году оттуда ушли?
Левченко: Да, по-моему. Сейчас точно не помню год, потому что это было зимой, то ли до нового года, то ли после.
Парагваев: А почему ушли?
Левченко: Тогда мне казалось, что из-за конфликтов с руководством движения, но сейчас понимаю, что причины были иные. Мне перестало быть интересно то, чем я занимаюсь. Требовался какой-то рост, большой проект. Заниматься пять лет организацией массовых акций и пикетами у магазинов, которые продают алкоголь несовершеннолетним — это можно делать в шестнадцать, восемнадцать лет, но потом же уже пора подумать и о профессии. Тем более, что тогда я всерьёз увлеклась криминалистикой и мне нужно было очень много времени уделять учёбе. С движением это сложно совмещать. Просто представьте — у тебя всё время включён телефон, ты берёшь его с собой везде. Вечером ты можешь спокойно принимать ванну, но — звонок, и через полчаса ты на вокзале, с мокрой головой, ищешь билет на поезд, потому что либо срочное собрание, либо акция, что-то где-то случилось. Кто-то пришёл в домашних тапочках, потому что буквально выбегал из дома. Если это не является делом всей твоей жизни, и ты не понимаешь, зачем ты это делаешь — наверное, нужно прекращать этим заниматься.
Парагваев: А движение «Сдай педофила» — это дело жизни?
Левченко: Сложно сказать, что именно движение «Сдай педофила». Это один из проектов, которые я реализую. Вот борьба с педофилией — да, последние годы это действительно дело моей жизни. Не знаю, что будет потом, но сейчас — да.
Парагваев: Прежде чем к этой вашей деятельности перейти, я хотел спросить, а чем закончилась история с девочкой Юлей Моисеенковой, на которую ваш соратник обвинение в мошенничестве написал?
Левченко: Честно говоря, не знаю, чем закончилась та история. Девочка, на самом деле, очень неприятная. Обратилась за помощью, мы ей помощь предложили — нашли клинику в Израиле, где ей бы провели операцию, но она от неё отказалась, сославшись на то, что примет помощь только деньгами. Тут-то мы и заподозрили неладное.
Парагваев: Ну подождите, она сказала, что написала заявление и на вас тоже — вам никаких повесток, уведомлений не было? То есть она из вашего поля зрения пропала вообще, и чем закончилась следственная проверка — вы не знаете?
Левченко: Нет, никаких уведомлений и тем более повесток не было. Про заявление я знаю, меня вызывал участковый, он просто посмеялся над её заявлением и извинился, что ему пришлось взять у меня объяснение. Потому что в наших действиях уж точно никаких нарушений не усматривалось, да и быть не могло. Мы просто перестали обращать на это внимание. Все её действия и последующие клеветнические обвинения в мой адрес пусть остаются на её совести, не в моих правилах судиться с несчастными, озлобленными девочками. Заявление наш активист из Ростовской области написал, как там дальше шла проверка — я не знаю.
Парагваев: Вот смотрите, вы на сайте Общественной палаты представлены как «борец с педофилией», и только что мне вы сказали то же самое в такой же формулировке. А как можно бороться с педофилией?
Левченко: Что значит «как»? Существует множество способов вычисления педофилов и их сайтов, существуют криминалистические методики, одну из которых я разработала сама, существуют правоохранительные органы, задачей которых является привлечение к ответственности подобных субъектов. Или вы хотите поспорить о терминах? Поверьте, это займёт часы. Мы боремся не только с педофилами как совратителями детей, но и с распространением педофилии как идеологии. И это одна из важнейших задач государства, на мой взгляд.
Парагваев: Нет, нет, это понятно всё, а с инфантосексуализмом — как с разновидностью сексуальной ориентации или сексуальной/психической девиацией, если угодно — вот с ним как бороться?
Левченко: Поясните, что вы имеете в виду под инфантосексуализмом?
Парагваев: Ну, я открыл страничку «педофилия» в википедии, там есть два альтернативных термина, использующихся в научных исследованиях при описании сексуального влечения к детям, один из них — инфантосексуализм.
Левченко: Я первый раз слышу о таком термине, в Википедии много чего написано. Пользоваться Википедией, особенно касаемо таких сложных явлений, как педофилия — крайне непрофессионально. Существует инфантильный тип педофила в классификации психологических подтипов педофила, это один из самых распространенных, скажем так, видов педофилов. Если вам интересно, могу рассказать об этом подробнее. Но это уже область криминальной психологии. Педофилов классифицируют по видам психологических травм, которые в комплексе привели субъекта к самой мысли переспать с ребёнком.
Парагваев: Очень хорошо, что вы считаете это явление сложным. Давайте я с другого бока зайду, педофилия — это что? Это выбор человека, это сексуальная парафилия, это вирус, занесённый из прогнившей Европы — это что такое?
Левченко: Во первых, не все, кого принято в обиходе называть педофилами, на самом деле ими являются. Клинически к педофилам нельзя отнести субъектов маньячного типа, которые детей именно насилуют, то есть ловят в подъездах, на детских площадках. Хотя именно таких лиц СМИ очень часто педофилами называют. Мы пользуемся в своих социальных сетях и в новостных лентах общепринятым термином — «педофил» — по отношению ко всем растлителям детей, потому что обывателю на самом деле незачем разбираться в нюансах. Педофилы, согласно классификатору сексуальных девиаций, если мне не изменяет память — F16, на самом деле считают, что любят детей. Они испытывают к детям такие же чувства, как мужчина к женщине, женщина к мужчине. Это происходит по разным причинам, но процесс необратим в большинстве случаев. Педофилия — это скорее психическое расстройство, вызванное огромным количеством сложившихся в один пазл психологических травм. Но при этом педофил не теряет самоконтроля, остаётся полностью вменяемым, может трезво оценивать ситуацию — что перед ним маленький ребёнок — и контролировать свои действия. Поэтому, если педофил перешёл черту — от сексуальных фантазий к реальным действиям — это страшное преступление, которое классифицируется в зависимости от различных факторов несколькими разными статьями уголовного кодекса.
Парагваев: То есть, — я тут, как вы сказали, спорю о терминах, но это важно: педофилия — это явление или врождённое, или рано приобретённое?
Левченко: Нет, ни в коем случае.
Парагваев: А как?
Левченко: Либо в районе пятнадцати-шестнадцати лет закладываются предпосылки к педофилии, — это говоря об инфантильном типе педофилов, которые просто в силу задержки психологического развития и неспособности правильно выстраивать отношения с людьми своего возраста начинают обращать внимание на всё более младших детей, либо регрессивный тип педофила — дважды женат, трое детей, и вдруг в 45 лет он начинает свои похождения по маленьким девочкам или мальчикам.
Парагваев: То есть, вы полагаете, так называемых ядерных педофилов не существует? Эта парафилия до рождения не закладывается?
Левченко: Никогда. Это результат комплекса психологических травм, с которыми подросток не справился. В первом случае. Во втором — то же самое, только с уже абсолютно взрослым мужчиной. Я не могу полагать в данном случае, я точно знаю. Мне довелось пообщаться с сотнями педофилов.
Парагваев: То есть все научные исследования о педофилии как разновидности врождённой сексуальной ориентации, по вашему мнению — профанация?
Левченко: Абсолютно. Этого не может быть ни при каких условиях.
Парагваев: А как это можно точно определить? Ведь такие исследования тем не менее есть, и в них приводятся какие-то факты. На основе чего они могут быть дискредитированы априори? Может быть, по этому вопросу пока слишком мало информации, чтобы можно было делать однозначные выводы?
Левченко: Я даже спорить об этом не хочу. Информации достаточно. Вы общались хотя бы с одним педофилом? Не полчаса, а хотя бы пару месяцев? Изучали все социальные факторы, которые повлияли на его сексуальное поведение? Уверена, что нет. В данном вопросе я вижу смысл вести дискуссию только со специалистами. В России я знаю практически всех экспертов поголовно и много с ними общаюсь. Абсолютно все придерживаются такого же мнения. Также мы изучили практику США, Испании, Италии, Австралии, ещё каких-то стран. Всё предельно ясно. Я могу на примере пояснить, как абсолютно нормальный парень может стать педофилом.
Парагваев: А по-моему, как раз очень важно об этом спорить. Вы в сущности говорите что: вот есть ряд исследований, эти исследования правильные, а есть другой ряд исследований — они чушь собачья только потому, что там авторы приходят к каким-то другим выводам; так возникает резонный вопрос, а почему их исследования должны быть отвергнуты на этой основе? То есть, их можно прочитать, ознакомиться, проверить на адекватность научным методам и прийти к каким-то выводам, что они неубедительные/неполные, но читать же будут единицы, а людям нужен простой ответ, почему такого рода исследования — недостоверные. У вас такого ответа, я так понял, нет?
Левченко: Абсолютно простой и понятный ответ: педофилия — не врождённое психическое отклонение. В молодом возрасте абсолютно нормальный подросток может пойти по этому пути, например, в силу следующих факторов: властная мать, вызывающая у мальчика страх и подсознательную ненависть, неудача с девушкой, сексуальное насилие со стороны сверстников либо взрослого человека, насилие в семье, дискриминация в школе по различным признакам и абсолютное, аутичное неумение улаживать конфликты в среде сверстников. Педофил далеко не сразу приходит к мысли, что он испытывает именно сексуальное влечение к ребёнку. Сначала ему просто нравится, ему удобно общаться с детьми младшего, чем он, возраста.
Парагваев: Правильно ли я понял, что вы считаете педофилию до конца изученным явлением?
Левченко: Нет, конечно нет. Если бы педофилию, как сексуальное отклонение, до конца изучили — думаю, нашли бы медикаментозное лечение. На данный момент этого нет нигде в мире. Рецидив по этой причине составляет от 97 до 99 процентов.
Парагваев: Как, в таком случае, можно бороться с явлением, этиология которого даже наполовину не ясна?
Левченко: На данный момент только полной изоляцией педофилов от общества. Пожизненное или смертная казнь. Если всё-таки вышел — браслет на ногу, занесение во все базы «сексуальных преступников», как в Штатах. Тотальный контроль. Иначе — рецидив.
Парагваев: Вы и ваше движение становились инициатором каких-либо широких научных или общественных дискуссий по этой теме? Потому что единственная дискуссия, которая может иметь место после посещения вашей группы ВК, заключается в дискурсе «бей жидов — спасай Россию».
Левченко: Естественно. Мы инициировали ряд законопроектов, постоянно поднимаем тему борьбы с педофилами в СМИ — на федеральных каналах, радиостанциях. Привлекаем специалистов. Тесно сотрудничаем с МВД и Следственным Комитетом. Научные дискуссии мы проводим на базе МГУ, СПбГУ и Российской Академии Правосудия. Недавно Институт Сербского подключился.
Парагваев: А почему такое чудовищное мракобесие у вас в группах, кстати? Это же кошмар какой-то, и я более чем уверен, что вы это понимаете.
Левченко: В чём, по-вашему, заключается мракобесие?
Парагваев: Я надеялся на ваш честный ответ, но если вы не видите этого, то и обсуждать незачем. То есть, никакой умышленной гиперболизации в освещении темы педофилии и ЛГБТ вы в публичном пространстве не практикуете?
Левченко: Я задала вам прямой вопрос, чтобы вы конкретизировали вашу позицию. Почему же нечего обсуждать? Педофилия — страшное явление, с которым необходимо бороться всеми возможными законными способами. Да, мы показываем людям страшные картинки, рассказываем душераздирающие истории. Мы могли бы скрыть эту часть нашей работы от публичного внимания, если бы масштабы бедствия не были так велики, а родители — так глупы. Приходится реально показывать, что это может произойти практически с любым ребёнком, чтобы горе-родители зашли в аккаунт своего сына или дочки и посмотрели, с кем общается их ребёнок. А там, зачастую, уже десятки отправленных педофилам интимных фото либо развратные переписки. Часто для обывателя педофил является жутким монстром, которого вчера показывали на НТВ, на него посмотрели за чашкой чая, сказали: «какой ужас», забыли и переключили на футбол. А всё это здесь, рядом с нами, и может случиться с каждым ребёнком, если за ним не следить. Касаемо ЛГБТ — мы занялись этой темой недавно и только в связи с тем, что нам прислали ссылку на сообщество «Дети-404». Ну а дальше оставалось только удивляться и пытаться что-то предпринять, чтобы пресечь деятельность этого сообщества, оказывающего пагубное влияние на детей.
Парагваев: Ну вот смотрите, конкретизирую свою позицию: у вас такой перманентной байкой на все случаи жизни являются истории о том, как в Европе опять что-то разрешили. На поверку все эти кейсы являются пшиком, вот вы пишете «В Европе проведут международный день педофила», я попытался поискать, единственное, что я нашел — действительно существует такое движение Boy Lover Day, у них сайт с дизайном из прошлого века, они на третьей странице выдачи в гугле, но это всё ерунда — на их сайте прямым текстом огромными буквами указано, что никакой аффилиации с детским порно и педофилией они не имеют. Это гомосексуальное движение. Не в этом даже дело, это же маргиналы совершенные. А вы их подаёте как всеевропейское движение. Или вот вы пишете: «Европейский суд легализовал педофилию», там какое-то странное решение, ещё надо разбираться, на основе чего было такое решение по случаю с этой девочкой принято и действительно ли не было никакого наказания, и тем не менее вы описываете это как мощную тенденцию. Более того, ну вы же понимаете, что Европейский суд (хотя я не уверен, что там речь шла именно о Европейском суде, а не о каком-то локальном суде европейской страны) — не законодательный орган, он не может ничего легализовать. Зачем вы нагнетаете истерию?
Левченко: Мало ли что написано. Вы закрытые бойлав-форумы читали? Что там обсуждается? Символику педофилов и этой акции сравнивали? Это раз. Второе — касаемо Европейского суда — это перепост новости. Вы задаёте странные вопросы. Можно спросить, сколько вам лет? Новость о дне педофила прошла по лентам информационных агентств по всей стране. Мы узнали об этом из СМИ. Стали проверять — действительно, планируется такая акция. Бойлавер на языке педофилов — педофил, который любит маленьких мальчиков. Символика совпадает. Даже если это будет локальная акция — их всех нужно локально перестрелять. Почему вас заботит вопрос масштабов?
Парагваев: А как вопрос масштабов не может не заботить? Вы пишете, что вся Европа сгнила в содомии, а в действительности оказывается, что кучка маргиналов провела парад, который смела полиция через полчаса после начала. Ну вы же человек с юридическим образованием, ну послушайте. Ну и что, что перепост новости? Вы понимаете, что ваши обобщения как минимум дезинформируют людей, желающих действительно разобраться в ситуации?
Левченко: Если бы у вас был ребёнок, вы бы иначе смотрели на проблему. Как бы вы поступили, если бы увидели, что ваш сын или дочь отправляет интимные фото взрослому мужику? Или вообще, приходит и говорит: папа, это дядя Лёша, ему 32, он мой парень? Или ещё ситуация: приходит ваш сын и говорит — папа, я гей? (Во время интервью я на эту реплику не отреагировал, постфактум считаю нужным отметить, что испытываю категорические надежды на то, что когда у меня будет фактическая возможность услышать это от своих или чьих-нибудь ещё детей, вокруг не останется носителей мнения, которое могло бы стать причиной лекции для этих детей на предмет того, почему кто-то не считает их за людей — П.)
Парагваев: Ну это уже ваш универсальный аргумент, я это отовсюду слышал. Это демагогия.
Левченко: Нет, это реально возможная ситуация. Ваши действия?
Парагваев: Это демагогия. Не нужно переносить это в сферу эмоций.
Левченко: Вы просто боитесь даже об этом думать. Я не переношу в сферу эмоций. Перенесли вы, и уже примерили на себя. Просто не хотите говорить, что на месте оторвали бы голову педофилу. Как любой отец. Хорошо, если, по-вашему, в Европе правительства стран не толерантны к геям, как вы объясните гей-браки, гей-парады, финансирование ЛГБТ в России западными фондами, что уже не скрывается? Одной из основных наших задач мы считаем поддержание в обществе нулевой терпимости к педофилам и к любым проявлениям общественной деятельности ЛГБТ. Точка.
Парагваев: Вы вряд ли будете спорить, что педофилы тоже страдают достаточно сильно, от сексуальных и коммуникационных фрустраций, от дискриминации и травли. А это ведь тоже проблема, хотя бы потому, что у них две ноги, две руки, глаза и уши. Я понял, что вы выступаете за смертную казнь для педофилов, но получается так, что вот родился человек, вот он перенес послеродовую или пубертатную психологическую травму, вот его потянуло к детям, а вы его предлагаете за это убивать. Убивать за то, к чему он, по большому счёту, отношения не имеет. Это вряд ли можно назвать гуманным.
Левченко: Что?!! Проблема дискриминации педофилов? Вы серьёзно? Если у них ещё две руки и две ноги, это легко исправить.
Парагваев: А активную дискуссию по этим вопросам вы считаете одной из своих приоритетных задач? Я просто правда не понимаю, как можно наказывать человека за что-то, к чему его подтолкнул не гражданский или личностный выбор, а психологическая травма…
Левченко: Послушайте, наша беседа перетекает в какую-то инфернальную плоскость и из интервью переходит в спор, в котором вы пытаетесь защищать педофилов. Я думаю, что нам пора заканчивать беседу.
Парагваев: …С таким же успехом можно идти и убивать аутистов.
Левченко: Ещё раз, педофил может себя контролировать. Может! У него есть влечение, да. Но он может сделать выбор. Может ограничивать себя, а может насиловать детей.
Парагваев: Педофилу можно помочь?
Левченко: Нет.
Парагваев: Это позиция научного сообщества или вашего движения?
Левченко: Это позиция современной медицины, которая пока не нашла никакого эффективного лечения. Химическая кастрация — профанация. Решения пока нет.
Парагваев: То есть, в мире есть определённый процент людей, который вы предлагаете или уничтожить, или изолировать от общества, так?
Левченко: Да. Именно. Я бы не называла педофилов людьми. По некоторым данным это 0,001% от всего мужского населения планеты (белого). По данным другого исследования в России — 300 тысяч, в США — 600 тысяч, Германия — 200 тысяч.
Парагваев: А что, с точки зрения вашей организации, лучше — смертная казнь или всё-таки изоляция?
Левченко: В нашей организации мнения на этот счет разнятся.
Парагваев: А вы сама, я так понял, всё-таки выступаете за физическое уничтожение, правильно?
Левченко: Я за смертную казнь при условии, что вина сто процентов доказана. Пока наши суды и общество не готовы к этому, слишком велик риск казнить невиновного. Так что в перспективе — смертная казнь, сейчас — пожизненное.
Парагваев: Очень честный ответ. И всё-таки послушайте, вот вы говорите, что у педофила есть выбор. И тут же говорите, что помочь ему невозможно. Но переход от воздержания к насилию происходит при определённых условиях. У вашей организации нет цели помочь создавать таким людям опредёленные социальные условия, проводить психологические консультации, которые могли бы помочь и в социализации, и в сокращении шансов на рецидив или первичное насилие?
Левченко: Нет, такой цели нет.
Парагваев: То есть для вас это не способ решения проблемы?
Левченко: Его нет. Кроме реальных сроков наказания, нет другого способа. Не лечится педофилия. Кто будут эти психологи и какими несуществующими методиками они бы руководствовались? Простите, давайте уйдём от вопроса, на который я уже сто раз отвечала.
Парагваев: А что у вас за история с Google произошла?
Левченко: Google оказывал поддержку нашей горячей линии «Сдай педофила» с апреля этого года, выделив небольшую сумму — десять тысяч долларов — на раскрутку нашего сайта и номера горячей линии. После того, как на нашем сайте появилась информация о том, что мы выступаем против проекта «Дети-404», они заблокировали один из наших аккаунтов на Gmail по причине дискриминации ЛГБТ. Но из рекламных ссылок сайт не убрали. Когда мы опубликовали на нашем сайте информацию о том, что мы разрываем сотрудничество с Google, рекламные ссылки через несколько часов пропали.
Парагваев: Вы когда начинали сотрудничество по программе Google Grants, вы знали, что тысячи долларов на вашу рекламу будет давать организация, внутри которой с 2007 года существует сообщество Gayglers, которая при активном содействии руководства поддерживает ЛГБТ-движение? Реклама до сих пор отображается, кстати.
Левченко: Ссылки были ранее в верхней строке поиска по запросу, например, «педофил». Сейчас этого нет. О том, что Google поддерживает геев, мы не знали. Не сталкивались ранее с этой проблемой. Если бы знали, наверное, не стали бы с ними связываться.
Парагваев: А вы понимаете, что даже в России достаточно сложно жить, не пользуясь услугами или продукцией организаций, которые оказывают поддержку ЛГБТ-движению?
Левченко: Ничего сложного. Довольно небольшое количество организаций в открытую поддерживает ЛГБТ в России.
Парагваев: Но это организации очень крупные. Вроде VISA, MasterCard, Procter&Gamble. А их продукция — она же всюду.
Левченко: И что? Вопрос-то в чём?
Парагваев: Вопрос в том, что вы идёте в магазин покупать зубную щётку, платите сто рублей, а потом эти деньги идут на радужный флажок для берлинского шествия, от которого вас так воротит. Загнанной-то себя не чувствуете?
Левченко: На Западе пусть кого угодно они поддерживают. Нас волнует то, что происходит в России. Нельзя допустить в России легализации геев, лесбиянок, педофилов.
Парагваев: То есть ЛГБТ и педофилия — это для вас явления одного порядка?
Левченко: Разные ступени одной лестницы, ведущей к моральному разложению общества, дискредитации института традиционной семьи и отрицанию традиционных религий. Меня вообще не волнует, что делают два взрослых человека в своей постели. Но если они выходят на улицу с радужным флагом — это уже совершенно другое.
Парагваев: Смотрите, а раньше традиционной религией было язычество (сейчас, кстати, в российском обществе оно главной религией и остаётся); вот когда мир отказался от язычества — это такое падение вниз, да?
Левченко: Я не считаю нужным отвечать на этот вопрос, он некорректен, следующий.
Парагваев: Ну, тогда пример такого же порядка — раньше традиционной ячейкой общества были род и племя, институт рода и племени распался, появился институт семьи, так может быть, распад института семьи — это ещё одна эволюционная цепочка?
Левченко: Вы пытаетесь перевести разговор в плоскость терпимости к гомосексуалистам. Этого у вас не выйдет. Гомосексуалисты не могут производить потомство, это тупиковая ветвь, которая и так отомрёт. Популяризируя ЛГБТ, вы популяризируете идеи сокращения рождаемости. Традиционная семья подразумевает рождение детей — семьи создаются для этого. Геи этой возможности лишены. О какой эволюции здесь может идти речь, если эта цепочка ведёт к смерти?
Парагваев: А почему она до сих пор не отмерла, эта ветвь? Гомосексуализм же существует столько, сколько существует человек. Уже пора бы отмереть как-нибудь.
Левченко: Я говорю о гомосексуализме не как о явлении, а как о сексуальном союзе двух людей. В природе гомосексуализм тоже встречается среди самцов некоторых животных. Как правило, это самые слабые самцы, не способные бороться за самку, и следовательно — продолжить свой род. По Дарвину — выживает сильнейший. В этом смысл эволюции. И это происходит вне времени. Самцы просто вымирают, и всё. То же самое касается и людей. Если кто-то гомосексуален — значит, детей у него не будет, значит, он не продолжит свой род. Всё, конец. Нет потомства — нет продолжения. Всё остальное — разврат и блуд.
Парагваев: Вы сотрудничество с Виолеттой Волковой продолжаете?
Левченко: Да.
Парагваев: И как вы к её деятельности на процессе Pussy Riot и в протестном движении относитесь?
Левченко: Отрицательно, да и сама она уже это поняла.
Парагваев: Она вам говорила об этом?
Левченко: Говорила, но я не буду это обсуждать.
Парагваев: Этого достаточно. Скажите, а что вы будете делать, если власть в России сменится на условно либеральную? Вы такой вариант развития событий рассматривали?
Левченко: Меня вообще мало волнует этот вопрос. Да и шансы такого исхода равны нулю, в России, слава Богу, оппозиция сама себя уничтожила. Сейчас, по факту, её нет.
Парагваев: Ну, если такое всё-таки случится, вы бы согласились занять какую-нибудь руководящую должность в западно-ориентированном правительстве?
Левченко: Нет, никогда. Я поддерживаю нашего Президента, В.В. Путина, и тот путь, по которому он сейчас ведёт страну.
Парагваев: А если бы вам позволили заниматься тем же, чем вы и сейчас занимаетесь?
Левченко: Что значит «позволили»? А сейчас мне что, кто-то что-то позволял? Или указывал, что делать? Нет. Я занимаюсь общественной деятельностью, не занимаю никаких постов, и меня полностью всё устраивает.
Парагваев: Должность помощника Астахова — это не пост?
Левченко: Нет, это общественная должность.
Парагваев: А вы чего боитесь больше всего?
Левченко: Да ничего я не боюсь, переживаю — да, за своих близких. Чтобы здоровы были. А бояться мне нечего.
Парагваев: Что вы будете делать, если вы проиграете?
Левченко: Проиграю кому? Педофилам? Это невозможно.
Парагваев: Ну то есть, сейчас вот этот курс, который вы держите — национал-патриотический, условно говоря — он в общественной повестке превалирует, а завтра может так статься, что он превалировать перестанет. О правах человека вспомнят. Парад понятно какой с шариками на Красной площади. Что вы будете делать?
Левченко: Не может. Если на Красной площади пройдёт гей-парад, у нас в стране сто сорок миллионов человек — думаю, они с ними разберутся. Нужно понимать, что чтобы в стране сменился курс, с этим должны согласиться миллионы. Большинство населения. Пока на ближайшие десятилетия отношение простого российского народа к этим вещам предельно жёсткое и понятное.
Парагваев: По-моему, исторические примеры показывают обратное, показывают, что мнение так называемого большинства меняется за месяцы, вам не кажется?
Левченко: Вам не кажется, что вы просто отнимаете моё время?
Парагваев: Я задал последний вопрос, а вы на него так и не ответили, давайте я повторю: что вы будете делать, если проиграете?
Левченко: Я ответила.
Парагваев: Нет, вы сказали, что вы не можете проиграть.
Левченко: Это ответ.
Развернуть
Свернуть